Контрабандисты Тянь-Шаня - Страница 35

— Развяжите этого плута, — сказал Кондратий и крикнул: — Саламатин!

— Я! — заорал рядом за легким войлоком во все горло озорной голос. Вслед за тем лукавое, ухмыляющееся лицо заглянуло в юрту.

— Вот поедешь с ними, — сказал Кондратий. — Понял?

— Понял больше половины, хоть отбавляй, — озадаченно и серьезно ответил Саламатин, слышавший весь разговор сквозь тонкую стену юрты.

— Ну, чего ты смотришь? — спросил Кондратий. Саламатин нерешительно переминался.

— А если он тикать будет? — спросил завхоз, поглядывая на шакала.

— Стреляй в него, и все! — подмигнув, сказал Кондратий, и лицо шакала сделалось серым.

Джантай засмеялся скрипучим смехом.

«Ну, значит, стреляй, не стреляй, а по шее накласть можно!» — решил про себя Саламатин.

— Собирайся в дорогу, — сказал Джантай, и Али быстро вышел из юрты.

Вошел Джанмурчи и сел рядом.

— У Джантая жена очень добрая, мамушка Алы, — сказал он. — Мне давала ленты, зеркала, пуговицы, много товару. Я буду подарки делать и везде спрашивать про Мариам.

Кондратий вышел из юрты проводить товарищей.

Путники тронулись по цветущим пастбищам. Через несколько часов показались юрты. Путешественники медленно приблизились. Несколько мужчин нехотя вышли им навстречу и, не здороваясь, остановились.

— Вы что, дьяволы, злые какие? — с недоумением проговорил Саламатин.

Джанмурчи слез с коня и молча вошел в юрту. Все остальные последовали за ним. Негостеприимные хозяева без всяких приветствий молча вошли и сели на корточки, оглядывая исподлобья гостей. Это было тяжкое

Оскорбление и полное нарушение законов гостеприимства. Гости сидели и молчали.

Один из хозяев, как бы желая объяснить причину такого приема, сказал:

— А вы много опия у Байзака, украли?

— Много, — спокойно ответил Джанмурчи.

Больше никто не проронил ни Слова. Джанмурчи вышел из юрты. Недалеко стоял огромный казан, и в нем была туша. В котле было слишком много крови, и опытный киргиз сразу увидел, что для них готовят дохлого барана. Он вошел спокойно в юрту и сел на свое место. Хозяева, как бы исполняя тяжелую обязанность, постелили на земле скатерть и внесли несколько блюд с вареным мясом.

— Спасибо, — сказал Джанмурчи и пошел к выходу.

Остальные встали и вышли за ним. Не оглядываясь, они тронулись прочь. Позади раздались крики. Несколько мужчин просили прощения, предлагали зарезать самую лучшую лошадь и другого барана, но Джанмурчи был неумолим. Он сел на коня, и оскорбленные путешественники тронулись дальше. Какой-то седой старик прибежал, торопливо раздал хозяевам несколько пощечин а побежал за гостями, не смея сесть на коня. Впереди ехал Алы. В его посадке было столько оскорбленного достоинства, что старик бросился к нему. Он хотел схватить стремя и закричал:

Впереди было пустынно и тихо. Ярко-зеленая трава и глиняный желтый откос опускались глубоко вправо. Канавы, прорезанные дождевыми ручьями, затрудняли дорогу. Путешественники решили отдохнуть и пообедать. Джанмурчи спустился вниз и принес в мехе с полведра воды. Медленно и бережно он отсчитал комков десять сухого, Похожего на камень, овечьего сыра и бросил в мех, Потом всыпал две пригоршни поджаренной, грубо смолотой пшеницы. Золотой Рот и Джанмурчи стали встряхивать мех. Вода бухала точна в бубен. Куски сыра стучали, как камешки. Это был обед и завтрак на всех. Саламатин кисло посмотрел на постное угощение и плюнул, но вдруг оживился.

Из-за бугра показались несколько всадников. Джанмурчи, сблизившись, быстро заговорил с ними о чем-то. Потом всадники тронулись вперед, а путешественники за ними следом. Они проехали немного вперед и снова увидели юрту. На этот раз Саламатин был доволен. Он не успел опомниться, как у него взяли коня, самого ввели в юрту и сразу же внесли два блюда вареного мяса. После еды Джанмурчи развернул свой тюк. Он развесил внутри юрты красные, зеленые, желтые ленты, от которых горело в глазах. Потом разложил целые коробки перламутровых пуговиц и маленькие зеркала с картинками на обороте. По подушкам разостлал куски цветного китайского шелка и тут же положил несколько банок зеленого табаку.

Потом щедро стал раздавать подарки хозяевам. Гудели мужские голоса, визжали от восторга женщины и дети и хихикали старики. Когда из ближайших юрт хлынула целая толпа, Джанмурчи сделал недоуменное лицо и стал пить кумыс. Обычай запрещал задавать вопросы гостям, но каждому хотелось получить подарок. Поэтому все наперебой стали говорить новости. Рассказывая, хозяева внимательно заглядывали в лица гостей, но путешественники были молчаливы и бесстрастны.

Прежде всего им рассказали о том, что один манап хотел одурачить пограничников. Саламатин успокоился. Он понял, что здесь нет контрабандистов и никого из бывших пленников. Потом красноармеец услышал точное изложение всех приключений экспедиции. Джанмурчи все молчал. Какой-то старик медленно стал говорить о женщинах. Джанмурчи подмигнул Алы и рассмеялся. Этого было довольно. Их засыпали сплетнями. Но проводник собрал все подарки в тюк, завязал и сел сверху. Он как будто не замечал легкого недовольства и разочарования.

Скоро их снова стали кормить, и Джанмурчи, как бы

нехотя, дал одно зеркальце. С этого дня началось беспечальное житье. Несколько дней подряд Саламатин жил как в раю Магомета. Его кормили как на убой. Все остальное время, когда он не ел и не пил кумыс, он спал, держа около себя винтовку и заботясь только о ней. Через неделю Золотой Рот с утра стал шептаться с посетителями. Зарезали трех баранов. На дымок ехали издалека. После того как была съедена целая гора мяса, Золотой Рот позвал с собой всех спутников, и они отошли подальше от юрты.